ГЕННАДИЙ ДИК
За окном сияло летнее солнце. Тетя Нюра отодвинула в сторону занавеску: на качающейся ветке березы сидел воробей и чистил перышки. Тетя Нюра открыла окно, легкий ветерок коснулся ее лица, шевельнул седые пряди волос. Воробей улетел. Женщина, проводив его взглядом, грустно улыбнулась - вспомнила, как хорошо ей было вчера гостить у сына, как шалили внуки, как угощала ее пирогами сноха...
Вдруг тишину прорезал вой сирены. Через некоторое время вой оборвался где-то рядом. «Наверное, кому-то стало плохо», - подумала женщина и побрела в ночной рубашке к окну, которое находилось с северной стороны квартиры. Через дорогу, возле дома, обложенного красным кирпичом, стояла машина скорой помощи. Не прошло и десяти секунд, как возле нее остановился зеленый полицейский микроавтобус. Тётя Нюра часто замигала: похоже, в соседнем доме произошло нечто особенное. Когда она увидела, как двое полицейских вышли на балкон квартиры ее знакомого Курта Коха и стали рассеянно осматриваться, она побежала в спальню переодеваться. Натянула платье, причесалась и вышла на улицу. Возле соседнего дома уже толпилось несколько зевак. Тётя Нюра подошла к ним, прислушалась к разговорам.
- Там у Коха их восемь человек, - зычным голосом сообщила соседка тёти Нюры по этажу госпожа Ренеке. – Врач с двумя санитарами и пять полицейских. А шуму-то сколько наделали сиренами! Всю улицу на ноги подняли.
- Неужели убийство? – округлив глаза, вопрошала госпожа Ментус - статная, красиво одетая женщина, которая жила в собственном доме, метрах в десяти от дома тёти Нюры. Рядом с госпожой Ментус стоял незнакомый тёте Нюре высокий мужчина и курил сигарету.
- Скорее, что-то другое, - многозначительно сказал он. – Если убийство, они опрашивают соседей, не теряют времени... А тут, смотрите, двое толкаются на балконе и, судя по всему, не знают, чем заняться.
Кивнув Ренеке и Ментус, тётя Нюра решительным шагом направилась в подъезд, поднялась на второй этаж, потопталась на лестничной площадке, нажала на кнопку звонка. Открылась дверь, на тётю Нюру с удивлением смотрел пожилой полицейский с крупным носом и густыми черными бровями.
- Что вы хотели? – спросил полицейский. – Если вы к господину Коху, то это нельзя...
- Я хочу поговорить с вашим начальником, - твердо сказала женщина.
- С начальником? - полицейский нерешительно оглянулся. – Он сейчас занят, составляет протокол.
- Так вот я как раз по поводу протокола.
- Ваша фамилия и где вы живете?
- Моя фамилия Фризен, но все зовут меня Tante Nut. Живу я в доме напротив, на втором этаже.
Полицейский удалился. Из-за неплотно прикрытой двери тетя Нюра услышала, как кто-то, рассмеявшись, произнес:
- Tante Nut! Зовите ее сюда, интересно узнать, чего она хочет.
Тётя Нюра вошла вслед за носатым полицейским в квартиру и остановилась у порога в гостиную. Под белым покрывалом на медицинских носилках лежал труп. Возле носилок стояли врач и двое санитаров. Один полицейских сидел за дубовым столом и крутил в руке шариковую ручку. На столе лежали два листка бумаги, аккуратно завернутый в целлофан моток веревки, яйцо на блюдце и чайная ложка, а неподалеку от блюдца - горка яичной скорлупы. Двое полицейских, крутившихся на балконе, с любопытством разглядывали тётю Нюру через открытую дверь. «Госпожа Ренеке не ошиблась, - подумала женщина, - их действительно здесь восемь человек».
- Что вы хотите нам сказать, госпожа Фризен? - спросил полицейский, сидевший за столом.
- Там господин Кох? – указывая на носилки, спросила тётя Нюра.
Полицейский кивнул головой.
- И вы, очевидно, считаете, что он покончил жизнь самоубийством?
- Кто здесь комиссар полиции? – сидевший за столом мужчина с хитроватой улыбкой посмотрел на людей в комнате, затем взглянул тёте Нюре в глаза. – Я или вы?
- Ну, судя по вашему гонору, - вы, - усмехнулась женщина. – Но, если вы считаете, что господин Кох сам повесился, то, я думаю, вы ошибаетесь.
- А как вы догадались, что мы пришли именно к такому заключению? - заинтересованно спросил комиссар.
- Это нетрудно, - улыбнулась женщина. – Рядом с вами на столе лежит моток веревки.
- А что, у вас имеются какие-то данные, что ему в этом помогли? – уже более серьезно спросил комиссар.
- Я хороша знакома с господином Кохом, - сказала тётя Нюра, - он не мог повеситься!..
- Об этом позвольте нам судить, - твердо заявил комиссар, его серые глаза жестко блеснули. – Если у вас есть какие-то данные, которые могут опровергнуть версию самоубийства, то сообщите их нам.
- Я знаю немного, - уже не так уверенно сказала женщина. – Господин Кох часто бывал у меня, я делала ему массаж рук и ног – они у него очень сильно болели. Во время процедур мы с ним разговаривали, и мне показалось, что он очень стойкий, сильный духом человек. Терпеливо страдать, когда не помогают никакие лекарства, сможет далеко не каждый. В среду он зашел ко мне в последний раз. Был сильно взволнован, кривился от боли, но, в то же время, шутил и смеялся. А когда уходил, сказал: «Мне осталось совсем немного, опухоль в голове продолжает расти, но я не готов уйти из жизни... Я должен довести до конца одно дело, вывести на чистую воду одного человека...»
- Он не назвал фамилию того, кого собирался вывести на чистую воду? – постукивая по столу ручкой, мягко спросил комиссар.
- Нет, ничего больше он мне не сказал...
- У вас есть разрешение заниматься массажной практикой? - комиссар вдруг резко переменил тон.
- Нет у меня никакого разрешения, - спокойно ответила тётя Нюра. – Я делала это бесплатно. Мне хотелось помочь человеку...
- Это мы еще проверим!
- Проверяйте...
- Если это все, что вам известно, то можете быть свободны.
- Господин Трепке, - обратился комиссар к носатому полицейскому, – проводите свидетельницу.
- Он всегда у вас такой? - спускаясь по лестнице, спросила тётя Нюра.
- Да нет, - ответил Трепке, - я не знаю, что на него сегодня нашло.
- Вы можете мне кое-что сказать? - шепотом попросила тётя Нюра. – На столе стоит чашка с яйцом, ложка, скорлупа... Все это было там, когда вы вошли?
- Да, - поколебавшись, ответил полицейский.
- Знаете, господин Кох ел яйца только всмятку и, если уж варил яйца, всегда ставил их в специальные подставочки. У него это был целый ритуал, и потом, я никогда не видела, чтобы он шелушил скорлупу на стол...
– А вы очень наблюдательны, госпожа Фризен, - с интересом посмотрев на старую женщину, произнес Трепке.
- Tante Nut, - засмеявшись, ответила тётя Нюра. – Вы можете называть меня Tante Nut.
Они вышли из дома.
- Простите, еще один вопрос. На чем он висел и в каком положении? – снова тихо спросила тётя Нюра.
- Полулежа, на ручке шкафа с книгами. Шкаф тяжелый, массивный, старой работы, такой выдержит...
- А кто вам сообщил, что тут, у нас, что-то случилось?
- Какая-то женщина, она не назвала себя...
- Спасибо, - пробормотала тётя Нюра, простилась с полицейским и внимательно посмотрела по сторонам. Эльфрида Ренеке и госпожа Ментус стояли на прежнем месте. Полукругом возле женщин толпились люди. Высокого мужчины в толпе не было.
Тетя Нюра, широко взмахнув полными руками, двинулась к людям.
- Что там произошло? – таинственным шепотом спросила Ренеке, когда тётя Нюра остановилась возле нее.
- Кох умер, – протяжно ответила тётя Нюра.
- Нам и без тебя это хорошо известно! – фыркнула Ренеке. – Ты бы лучше сказала, как он умер?
- Этого я пока сказать не могу...
Эльфрида сердито поджала губы.
- А что вы там делали? – вежливо спросила тётю Нюру госпожа Ментус.
- Я была хорошо знакома с господином Кохом, он иногда доверял мне важные секреты... - загадочно улыбнулась женщина, повернулась на месте и неторопливо отошла от толпы. Двигаясь, она спиной почувствовала, что несколько людей смотрят ей вслед.
Вскоре ее окликнул знакомый голос:
- Госпожа Фризен, Tante Nut!
Тётя Нюра повернула голову.
- Отойдемте в сторону, - попросила светловолосая, с полным, круглым лицом молодая женщина. Она жила в том же доме, что и Кох, звали ее Лили Рем.
- Хорошо, - улыбнулась тётя Нюра и подхватила ее под руку. Когда они отошли метров на двадцать от дома Коха, Лили сказала:
- Это я вызвала из телефонного автомата полицию. Так получилось... есть некоторые обстоятельства... в общем, я не назвала им своего имени. А теперь я не знаю, может, мне пойти и все рассказать им...
- Конечно, вам надо им все рассказать, - голубые, с зеленью, глаза тёти Нюры оживленно блеснули.
- Я видела господина Коха в четверг вечером, - продолжила Лили Рем, - он поднимался к себе в квартиру, а я как раз открывала свою дверь. В пятницу утром я обнаружила, что из почтового ящика господина Коха торчит газета, а я совершенно точно знаю, что он сразу после прихода почтальона забирает ее оттуда. Я прошла до стоянки автомобилей: машина Коха стояла на месте. Ближе к вечеру ко мне приехал мой друг Бруно (ну, вы знаете, он иногда ночует у меня), и я решила с ним посоветоваться. «Не ввязывайся в это дело, - сказал он мне. – У него есть родственники, пусть они позаботятся». Но сегодня утром, увидев, что из почтового ящика Коха торчат уже две газеты, я не выдержала, тайком от Бруно позвонила в полицию.
- Вы поступили правильно, - мягко улыбнувшись, сказала тётя Нюра. – Только, в связи с тем, что вы мне рассказала, у меня будет к вам два вопроса... Первый: был у вас в ночь с четверга на пятницу ваш друг Бруно?
- Нет, не был.
- Зачем вы обманываете меня, Лили? Он был у вас. В четверг вечером у меня болела голова, около десяти я пошла на кухню, чтобы выпить таблетку аспирина и увидела в свете уличного фонаря Бруно. Он шел без зонтика под проливным дождем к вашему дому. Я еще тогда обратила внимание на то, что в вашем доме во всех окнах горел свет.
- Да, он ночевал у меня, - опустив глаза, призналась женщина.
- Вопрос второй: почему вы сразу позвонили в полицию, а не родственникам господина Коха или в скорую помощь?
- Ну, как же, - испуганно пробормотала женщина. – Человека нет дома, может, с ним что-то случилось...
- А вы знали, что господин Кох был тяжело болен?
- Об этом, кажется, все знают.
- Вот это обстоятельство меня как раз и удивило, - еще мягче улыбнулась тётя Нюра. – Вы знаете, что господин Кох был болен, а позвонили только в субботу утром и почему-то – в полицию...
- Ну, так получилось...
- Почему вы стараетесь скрыть правду, Лили? Ведь Бруно заходил к Коху в четверг вечером, не так ли?
- Откуда вы знаете? – ошарашено спросила женщина.
- Я только предположила, - улыбнулась тётя Нюра. – И мое предположение оказалось верным. Вот что, милочка, расскажите мне все, как было, а я попробую помочь вам.
- Бруно меня убьет, - со слезами на глазах пробормотала женщина.
- Пусть только попробует, - сурово проговорила тётя Нюра. – Не забывайте, Лили, что вы - женщина. А любая женщина, если она, конечно, захочет, может обвести мужчину вокруг пальца. Мы сильнее и умнее их!
- Вы так думаете? - восхищенно спросила Лили.
- Я не думаю. Я знаю. И если что, милочка, я вам помогу.
- Хорошо, я вам все расскажу... Ночью в четверг ко мне пришел промокший с ног до головы Бруно. Мы поужинали, и тут он вдруг обнаружил, что у него нет с собой сигарет. «Сходи купи в автомате», - предложила я ему. «Как?! – взъерепенился он. – У меня нет сухой одежды». Я повесила сушить его верхнюю одежду в кладовку, и он сидел у меня в одних трусах и майке. «Поднимись к Коху, - сказала я ему тогда, - может, у него найдется для тебя лишняя пачка сигарет». Идти самой за сигаретами в дождь мне тоже не хотелось. Бруно одел мой халат и поднялся к Коху. Он вернулся минут через десять сильно возбужденный. «Кох повесился!» - сообщил он мне. «А как ты попал в квартиру? – испуганно спросила я. – Ты что, взломал замок?» «Да нет же... Я позвонил два раза, потом легонько толкнул дверь. Она открылась, в прихожей горел свет. Я вошел. Как увидел мертвого Коха, голова пошла кругом. Сдуру пошел по комнатам искать сигареты. Взял пачку - и домой». «Надо сообщить об этом в полицию!» - сказала я. «Да ты что! - закричал Бруно. – Если полиции будет известно, что я был в квартире, мне сразу такое пришьют! Не забывай, я два года сидел в тюрьме. Не смей никому звонить или что-либо говорить. У него есть родственники, пусть они побеспокоятся». Я потом всю ночь не спала, думала, что все-таки надо сообщить о случившемся в полицию. Но только в субботу решилась...
- Лили, а в котором часу Бруно вернулся от Коха?
- Без пяти одиннадцать, это я случайно заметила. Да, вот что я вам забыла сказать: на следующее утро оказалось, что у Бруно не одна пачка сигарет, а две - «Мальборо» и «Вест». А курит он только «Вест».
- Занятно, - задумчиво сказала тётя Нюра. – Вот что, Лили, сходите к полицейским и расскажите им все. А Бруно не бойтесь, он вас не тронет, вот увидите.
Лили кивнула головой, улыбнулась, и обе женщины пошли назад.
Толпа возле дома Коха значительно поредела. Только Ренеке и Ментус торчали на прежнем месте и что-то объясняли новой слушательнице. Лили направилась к дому. Вдруг к полицейскому микроавтобусу подкатил черный «Мерседес». Из машины выскочила пожилая женщина с крашеными рыжими волосами и, прижимая белый платок к лицу, побежала к дому. Затем из машины вылез плечистый мужчина лет пятидесяти с широким, мясистым лицом и нетвердым, семенящим шагом пошел вслед за женщиной.
- Мать господина Коха со вторым мужем... - прошептала вслух тётя Нюра. – Любопытно... Лили! - тётя Нюра догнала молодую женщину. - Вы не знаете, ваша соседка по этажу, госпожа Новицки дома?
- Да, я ее видела вчера вечером.
- Пойдемте! – тётя Нюра опять подхватила Лили по руку. – Вы - наверх, а я зайду к госпоже Новицки.
- Tante Nut, вы куда? – окликнула тётю Нюру госпожа Ренеке.
Женщина только досадливо махнула рукой и даже не повернула головы.
Дверь тёте Нюре открыла небольшого роста, курносая, с тонкими губами женщина.
- Что вас ко мне привело, госпожа Фризен? - недружелюбно спросила она.
- Может, впустишь меня в квартиру? – улыбнулась ей тётя Нюра.
- Скажите сначала, что вам надо?
- Курта не стало... Полицейские считают, что он повесился.
- Что? Не может быть! – Женщина изменилась в лице.
- К сожалению, это правда.
- Проходите, Tante Nut. Проходите... А я все гадала, к кому приехала скорая помощь и полиция...
Женщина провела тётю Нюру в гостиную, усадила на диван, слезы потекли по ее лицу.
- Я вчера ездила в Гамбург по делам... - вытирая платком слезы, произнесла она. – Курт был у меня в четверг, просил зайти к нему, но я категорически отказалась... Наверное, после разговора со мной он и повесился...
- Я не думаю, что он повесился, - четко выговаривая каждое слово, сказала тётя Нюра. - Его убили.
- Убили?! – глаза женщины округлились. – Вы, действительно, считаете, что его убили?
- Елена, ты знаешь его лучше меня. Неужели ты веришь, что он мог повеситься?
- Не знаю... - женщина шмыгнула носом. – Но теперь я уверена, что поступала неправильно. Он тянулся ко мне, хотел быть со мной... А я?.. Чем я лучше его матери? Она не хотела, чтобы мы жили вместе. А я пошла у нее на поводу. Зачем я послушала ее?
- Так это его мать запретила вам встречаться? – удивленно спросила тётя Нюра.
- Я не могу сказать, что она мне запретила, – ответила Елена и приглушенно вздохнула. – Она попросила... Но это было сделано так искусно... Она пришла ко мне две недели назад со своим сожителем, - кажется, его зовут Бернд Штих. Я предложила им чаю. И тут она меня спросила, правда ли, что я и Курт собираемся пожениться? Я сказала, что правда. Тогда она спросила меня, знаю ли я о состоянии его здоровья. Я ответила, что мне все прекрасно известно. Потом она мне долго объясняла, что была всегда обо мне хорошего мнения и никак не ожидала, что я окажусь обыкновенной охотницей за богатством». «О каком богатстве вы говорите?!» – удивилась я. «Разве вы не знаете, что мой сын скоро получит наследство?» – спросила мать Курта. Я покачала головой. «Вы лжете! – внезапно воскликнул Штих и, повернувшись к госпоже Кох, еще раз повторил: - Она лжет». «Перестань, Бернд, - сделав вид, что ужасно сердится, сказала госпожа Кох. – Ты напугал бедную девочку. Ну, хорошо, возможно, вы действительно ничего не знаете, - сладко улыбаясь, сказала она мне. – Ему осталось жить совсем немного, год или два от силы, и, я надеюсь, вы понимаете, как будет расценено его ближайшими родственниками ваше желание выйти за него замуж? На мой взгляд, пусть лучше все остается, как есть. Я прошу вас, Елена, ничего не меняйте в ваших отношениях. В конечном итоге, зачем вам этот брак, если вам нужен только мой сын?» В тот же день вечером ко мне пришел Курт, принес свадебные кольца... О Господи, как я глупо поступила! Я сказала ему, что мне нужен срок для раздумья, что не готова выйти за него замуж. Он страшно обиделся, даже накричал на меня... А на следующий день ко мне пришли вы...
- Ну почему ты мне тогда не доверилась? - в сердцах воскликнула тётя Нюра. – Почему ты мне ничего не рассказала?
- Теперь уже ничего не поделаешь, - устало вздохнула Елена. – Если Курта кто-то убил, то это сделала я, из-за меня он повесился...
- Не говори ерунду, Елена, - сурово сказала тётя Нюра. – Уж кому-кому, а мне прекрасно известно, что он надеялся с тобой помириться...
Тётя Нюра замолчала, взглянула в окно, тяжело вздохнула и спросила:
- Не говорил ли тебе Курт, что ждет к себе гостей?
- Да. Мы разговаривали еще минут пять на лестничной площадке, а затем он заспешил к себе, сказал, что ждет к себе одного человека... А вот кого ждет, - не сказал.
- Вот оно! - тётя Нюра вскочила с места. – А в какое время это было?
- В половине десятого.
- Может, ты еще что-нибудь видела или слышала в тот вечер? – с надеждой в голосе спросила тётя Нюра.
Госпожа Новицки задумалась.
- Вроде нет. Хотя... В одиннадцатом часу я спустилась в подвал за дорожной сумкой. А когда шла наверх, услышала голоса. Двое людей поднимались на второй этаж и разговаривали. Голос женщины я сразу узнала – это была госпожа Краузе. А вот второй голос, я не совсем уверена, но мне показалось, что Краузе разговаривала с доктором Лепски.
- Вот что, милочка, пошли со мной наверх. Я хочу еще раз поговорить с полицейскими, а тебе не мешает рассказать все комиссару.
- Нет, не пойду, пока его мать там, - мотнула головой Елена.
- Ну, как хочешь...
Тётя Нюра вышла из квартиры Новицки и, поднимаясь по лестнице, столкнулась с еще одной соседкой Коха - госпожой Краузе.
- Здравствуйте, госпожа Краузе, - перегораживая дорогу своим объемным телом, поздоровалась тётя Нюра.
- Пожалуйста, пропустите. Я спешу.
- Я тоже спешу, - улыбнулась тётя Нюра, и не подумав сдвинуться с места. – У Коха наверху полиция.
- Я знаю, - сказала госпожа Краузе. – Они у меня уже были...
- И что вы им сказали?
- Пропустите, - вдруг начала сердиться Краузе. – Вы пожилая женщина, а проявляете столько любопытства... Не стыдно ли вам?
- А я знаю, что вы им сказали, - пропуская женщину, мягко улыбнулась тётя Нюра. – Вы им сказали, что ничего не видели и ничего не знаете.
- Даже если и так, - ответила та и прикусила губу. – Это же правда.
- Неужели вы забыли, - усмехнулась тётя Нюра, – что в четверг после десяти вечера поднимались наверх с мужчиной?
- Откуда вы знаете?! Вы ведьма! Русская ведьма!
- Ну зачем же так, - укоризненно покачала головой тётя Нюра. – Какая из меня ведьма? А вот что вы меня русской назвали, мне и вовсе не обидно. Я родилась в России немкой и умру в Германии немкой. А то, что я русский язык знаю, разве плохо? Вот вы, к примеру, какой еще язык знаете? Французский... Ну вот видите. Что ж мне вас теперь французской ведьмой называть?
- Простите, - пробормотала госпожа Краузе. – Вы же знаете, у меня очень ревнивый муж... А со мной был доктор Лепски, он заскочил на минуту ко мне домой и ушел...
- А не заходил господин Лепски к своему пациенту, господину Коху? - пытливо посмотрев ей в глаза, спросила тётя Нюра.
- Об этом вы спросите господина Лепски... Мне нужно идти. Пропустите.
Тётя Нюра отодвинулась в сторону, поднялась на второй этаж, позвонила в дверь. Ей открыл носатый полицейский. Улыбнувшись тёте Нюре, как старой знакомой, Трепке попросил пройти ее налево, в спальню. Усадив женщину на застеленную кровать, он сам сел рядом и сказал:
- Труп Коха уже увезли в морг. Комиссар сейчас беседует с Амалией Кох, Лилией Рем и господином Штихом. Интересные выясняются детали. Пропали золотые часы Коха. Комиссар подозревает, что кража часов - дело рук Бруно Грегора, и теперь он думает, что ваша версия имеет под собой серьезные основания.
Тётя Нюра коротко рассказала, что ей еще удалось выяснить.
- Это усложняет дело, - озадаченно заметил полицейский. – Подозреваемых, кажется, становится все больше. Я доложу обо всем комиссару, вы пока посидите здесь.
Через несколько минут из гостиной донесся громкий голос Штиха.
- Как вы смеете нас подозревать?! Да, Курт говорил нам, что ему досталось какое-то наследство от родственника по линии отца, даже показывал бумаги, но нам с Амалией какая от этого корысть?
Тётя Нюра встала и подошла поближе к двери.
- Мы здесь не были в четверг с Амалией... Амалия, подтверди!
Тётя Нюра приоткрыла дверь в прихожую и не заметила, как оказалась там.
- Я ходила к подруге, - услышала тётя Нюра тихий голос госпожи Кох. – А Бернд ездил куда-то...
- Да, я был здесь в одиннадцатом часу, если быть точным, двадцать минут одиннадцатого, - прервав показания жены, буркнул Штих, - но он уже висел, слышите, висел! Пригласил меня сюда, я приезжаю, а он уже висит, я испугался...
- А чего вы испугались, если не вы его?.. – спросил комиссар.
- Я сейчас не могу вам этого сказать, но, поверьте, я не убивал его.
За спиной тёти Нюры неожиданно с громким стуком открылась входная дверь и мимо нее пронесся в гостиную доктор Лепски. Тётя Нюра вошла в комнату вслед за ним.
Из пяти полицейских в комнате находились только трое: комиссар по-прежнему сидел за столом, двое других стояли рядом с диваном, где сидели Амалия Кох с Берндом Штихом. Лили Рем в гостиной уже не было.
- Я должен признаться, - заикаясь сказал Лепски, - что заходил к господину Коху в десятом часу в четверг. Если более точно, было пять минут десятого. Я вошел в приоткрытую дверь. Он уже был мертв в это время, я проверял. Я поступил, конечно, ужасно, что не сообщил о случившемся в полицию, я должен был это сделать, как врач... Наверное, на меня тогда нашло затмение... Это, собственно говоря, все, что я хотел сообщить...
Не успел доктор Лепски закончить свои показания, как двое полицейский привели в гостиную Бруно Грегора, высокого, видного мужчину с сильными, жилистыми руками. Вся фигура Бруно как-то не вязалась с выражением его глаз - растерянным, испуганным.
- Прошу извинить, господа, - сказал, приподнимаясь с места, комиссар. - Мне нужно поговорить с господином Грегором. Трепке, проводите госпожу Кох, а также господ Штиха и Лепски в спальню. Мы продолжим разговор минут через двадцать. - Трепке помог Амалии Кох подняться с места и вышел с ней из гостиной. За ним последовали Штих и Лепски.
- Вы можете остаться, - улыбнулся комиссар тёте Нюре.
- Нам уже многое известно, господин Грегор, - повернувшись к Бруно, сказал комиссар. – Вам лучше сразу признаться.
- В чем?
- А вы подумайте.
Грегор повертел головой, понуро взглянул на тётю Нюру, тяжело вздохнул и начал говорить:
- В среду, это было, кажется, часов в шесть, ко мне пришел господин Кох и сказал, что я должен зайти к нему завтра ровно в 22 часа 45 минут. Я ему ответил, что у меня есть свои дела. Тут он мне пригрозил, что, если я не появлюсь у него, он расскажет кое-кому об одном деле... Я был вынужден согласиться. Затем он начал мне объяснять, как я должен у него появиться: внезапно, я должен сначала тихо войти в прихожую (дверь будет открыта), а потом ворваться в гостиную. «Вы хотите напугать кого-то?» – поинтересовался я. «Это не твое дело, - отрезал он. - Сделаешь, получишь в награду мои золотые часы (он снял их с руки и показал мне), часы будут лежать на столе. А если не сделаешь, я выполню свою угрозу». В четверг около десяти я пришел к своей знакомой Лили Рем, сильно промок по дороге, так как лил дождь. Мне не хотелось говорить Лили, что придется подняться к Коху (я подозревал, что тот приготовил мне какую-то ловушку), поэтому соврал, что у меня нет с собой сигарет, хотя сигареты на самом деле у меня имелись. Она посоветовала мне зайти к Коху и стрельнуть сигареты у него. Я поднялся, позвонил, потом, как и обещал, тихонько вошел в прихожую, ворвался в гостиную. Коха я увидел сразу, он висел напротив двери на ручке шкафа. Он был мертв, мертвее не бывает. Я испугался, а вдруг эти ребята, которые его подвесили, еще здесь? На цыпочках вышел в прихожую, заглянул в спальню и кухню. В квартире ни одной живой души. Я вернулся в гостиную, взял со стола лежавшие там золотые часы, пачку сигарет, выключил в гостиной и прихожей свет и спустился в квартиру Лили. Я решил не посвящать ее во все подробности дела, сказал только, что Кох повесился и нам об этом деле лучше помалкивать
Комиссар задал Грегору еще несколько вопросов, но тётя Нюра уже не слушала, о чем они говорили, она почувствовала себя нехорошо, в голове настойчиво стучали сказанные Бруно слова: «...часы будут лежать на столе». Повернувшись, тетя Нюра вышла на улицу. Яркий солнечный цвет полыхнул ей в глаза, она прикрыла лицо рукой и побрела к своему дому.
- Tante Nut! – окликнула ее госпожа Ренеке. – Подождите, у меня есть к вам дело.
Тётя Нюра остановилась. Ренеке и Ментус стояли на прежнем месте. Больше на улице никого не было.
- У меня для вас письмо, - сказала госпожа Ренеке, протягивая ей белый конверт. - Наконец-то я могу его отдать. Я уж боялась, что не выдержу... Иметь в кармане такое важное письмо, а заглянуть хотя бы одним глазком, узнать, что там стоит, нельзя... Господин Кох мне запретил, сказал: если прочитаешь хоть одну строчку, пока не явятся трое – Лепски, Грегор и Штих, - не получишь обещанных денег. Госпожу Ментус ко мне приставил, как надзирателя, чтобы удостоверила перед вами: не читала я письмо, не распечатывала.
- Все правда, - кивнула головой госпожа Ментус. – Нам обоим причитается по 250 евро, а деньги мы должны получить от вас.
Тётя Нюра дрожащими руками открыла конверт, развернула исписанный лист бумаги, в середине лежали купюры. Она молча протянула деньги женщинам и пошла к себе в квартиру. Дома, в спальне, нацепив на нос очки, начала читать.
«Tante Nut! Когда вы получите это письмо, мои бренные останки, наверное, уже увезут в морг. Я ничего не смогу слышать и видеть, но тот спектакль, который я приготовил для вас (исключительно для вас!), будет еще продолжаться, пока не опустится занавес. Мы с вами не закончили наш спор. Сколько раз вы пытались меня убедить, что добро и любовь сильнее зла, а я берусь вам в последний раз доказать, что в жизни преобладает зло, и поэтому за ним будет окончательная победа. Я не мог больше жить, Tante Nut! О, эти невыносимые головные боли!
Такие люди, как вы, Tante Nut, редкость. Они - прекрасные бриллианты на нашей изгаженной человеческой мерзостью земле. Всюду преобладает мерзость. Да, мерзость!
Мой посмертный спектакль я начал готовить месяц назад. К конкретному исполнению плана приступил спустя две недели. Объявил матери и ее второму мужу, господину Штиху, что на меня совершенно неожиданно свалилось наследство от моего, всеми забытого, двоюродного дядюшки. Показал им документы, которые изготовил с помощью компьютера. Они мне поверили сразу, да и как было не поверить, если жадность застила им глаза! Моя мать уже лет двадцать упорно собирает деньги, хранит ценные бумаги, сберегательные книжки и абсолютно не подозревает, что Штих присвоил часть ее сбережений, а возможно, и все. То, что он занимается нечистыми делами, я обнаружил с полгода назад, разыскивая в доме матери мой школьный альбом с фотографиями. Они в эти минуты сидели в спальне, у экрана монитора, и он, щелкая мышкой, показывал ей, насколько увеличилось ее состояние. Я же в поисках альбомов забрел в его кабинет и увидел на столе пять платежных поручений, заполненных почерком Бернда, с ловко подделанной подписью матери. Не стесняясь, я вскрыл все ящики в его письменном столе, нашел еще кипу всяких мошеннических документов, взял часть из них домой. Матери ничего не сказал. Уже тогда у меня появилась смутная мысль подготовить это дьявольское представление, где среди главных героев должен будет появиться Бернд Штих.
Итак, сказав им, что на меня свалилось наследство, я объявил, что собираюсь жениться. Как они распалились, как негодовали, как кляли Елену Новицки! Теперь я мог не сомневаться, они непременно отправятся к Елене, чтобы убедить ее не выходить за меня замуж. Они так и сделали. После их визита Елена сказала мне, что хотела бы подумать о моем предложении еще два месяца. Я ничуть не расстроился, так как считал, что с помощью этой уловки она старается скрыть от меня свои истинные намерения. Разве она могла действительно любить меня – жалкое существо, обреченное на скорую смерть? Мне не нужна любовь из жалости, нет, не нужна. Вы ходили к ней, и меня не удивило, что она не пожелала с вами разговаривать. Все это было игрой. Я знал, что скоро она сама бросится мне на шею и будет молить о прощении – миллион евро «наследства» - не шутка, какая женщина против этого устоит».
- Глупец! – громко воскликнула тётя Нюра. – Ах, какой глупец! – Она отложила в сторону письмо, посмотрела в окно. На ветке опять сидел воробей и с любопытством крутил бурой головкой. Ему не было никакого дела до человеческих волнений и забот, ему было хорошо в наполненном зеленью, светом и теплом мире. Поправив очки, тётя Нюра продолжила чтение.
«Следующим героем, которого я решил пригласить на свое представление, был доктор Лепски. Его выход намечался в самом начале (после десяти), и заполучить его согласие мне не составило никакого труда. Десять лет доктор Лепски является моим домашним врачом, из них девять - я считал его порядочным человеком, пока не обнаружил, что он тайком фотографирует своих пациенток в голом виде. Я выкрал из его кабинета одну дискету с такими снимками и хранил ее у себя дома. В среду вечером я объявил ему, что он должен прийти ко мне за своей дискетой. О предстоящем визите Лепски я мимоходом сказал госпоже Краузе, у которой сложились вполне традиционные для нашей эпохи отношения с этим господином. Ее муж страшно ревнив, и она его ужасно боится, но это не мешает ей иметь любовников. Я не сомневаюсь, что госпожа Краузе постарается, как бы невзначай, встретиться с Лепски на лестничной площадке (ее муж уехал на семь дней по делам в Берлин), и это придаст дополнительную таинственность моей инсценировке.
После осмотра моих останков доктором Лепски, в моей гостиной должен будет появиться Штих, для него я положил на стол подделанные им документы. И, наконец, третьим ворвется в мою квартиру мелкий воришка Грегор. Он как-то пытался выкрасть из моей машины мобильный телефон, а я застал его за этим занятием. Ему, как самому незначительному лицедею в моей актерской студии, я приготовил подарок – золотые часы. Интересно, возьмет он их или нет?
Вы очень наблюдательны и проницательны, госпожа Фризен, поэтому вам, по всей видимости, придется сыграть сразу несколько ролей: следователя, критика и зрителя. Это письмо я передам в руки двух наблюдателей. Они ничего не знают, кроме двух-трех не очень существенных подробностей, им можно ничего не говорить, они уже получили свое – деньги.
Итак, постановка готова, мне осталось только оформить сцену, положить кое-какие мелочи на стол: дискету, бумаги для Штиха, часы, яйцо на блюдце, ложечку, рассыпать скорлупу, включить свет в прихожей. Да, чуть не забыл. Иду вниз, нужно поставить на предохранитель замок входной двери. Все персонажи моего детектива должны будут беспрепятственно войти в дом. Один из них уже в доме – Бруно Грегор.
На улице идет дождь... Закурил сигарету, последняя затяжка, пора...
Tante Nut! Мне страшно, а что если вы правы, и Бог есть, что тогда будет со мной?
Но все равно прощайте! Любящий вас Курт Кох».
